«Мой отец — криминальный авторитет»

Сыновья рассказывают о своих отцах. Три истории
«Мой отец — криминальный авторитет»
Дети рассказывают о своих отцах. Три истории
1990-е годы были эпохой подъема беззакония воров и криминальных авторитетов в Грузии.

Это было время, когда чуть ли не каждая девочка мечтала быть женой криминального авторитета, а мальчишки на вопрос, кем они хотят стать, когда вырастут, отвечали: "Вором в законе". Это была эпоха, когда преступление считалось подвигом, а преступники рыцарями. У них был свой устав, свои законы, свое понимание чести и достоинства.

С тех пор Грузия сильно изменилась, здесь добились больших успехов в борьбе с криминалом и организованной преступностью. Однако несмотря на это, стране так и не удалось избавиться от наследия, оставленного этим миром.

Для определенной части молодежи до сих пор живы мифы, связанные с «воровским миром», актуальны правила и менталитет, разделяемые этим миром.

В этом проекте JAMnews мы показываем мир криминальных авторитетов глазами самых дорогих для них людей - их детей.

Это три монолога людей, чьи отцы были криминальными авторитетами. Они рассказывают о своем детстве, травмах и отношениях с отцами.


✷ ✷ ✷ 
  • Сын

    Лаша Берулава, 50 лет. Журналист,
    Зугдиди
  • Отец

    Дази Берулава
Лаша с отцом
Это странная история в нашей семье.

Как правило, когда у детей есть «знаменитый» отец, они узнают об этом с раннего возраста. Такие новости иногда вызывают гордость в семье, а потом это продолжается и в школе. Я узнал об этом, когда был в четвертом классе.

Однажды мы, мальчики, сбежали с уроков и сидели у бассейна. У нас были консервы, лаваш и сыр. Мы сидели, ликовали и пировали. Мимо проходил пожилой мужчина. Когда он увидел нас, маленьких мальчиков у бассейна в школьные часы, он спросил нас, чьи мы дети. «Пирцхалава, Гергедава…», - перечисляли мои друзья. Я тоже сказал: "Я - Берулава". "Дази кем тебе приходится?", - спросил он меня. Я сказал: "Это мой отец". И человек, услышав это, буквально остолбенел.
Институт «воров в законе» появился в 1930-е годы, во времена Сталина. В советский период этот "титул" гордо носили несколько сотен криминальных авторитетов по всему СССР.

Статус присваивается по решению не менее двух "воров в законе" – эта процедура называется в криминальном мире «крещением».

Традиционно по количеству "воров в законе" во всем Советском Союзе грузины уступали только русским. Сегодня они вообще лидируют. На популярном сайте Primecrime.ru, посвященном криминальному миру, отмечается, что 58 процентов «воров в законе» с действующим статусом сегодня — грузины.

«Вор в законе» не признает официальную систему правосудия. Ему запрещено работать, получать деньги от государства и каким-либо образом сотрудничать с государством, например, служить в армии. Он возглавляет преступную сеть, хотя непосредственного участия в преступной деятельности не принимает.
"Он подошел ко мне. Я не понимал, что происходит. Он положил обе руки мне на голову и поцеловал меня в лоб. Я сидел в шоке. И вдруг он мне сказал: "Когда твой отец перестал воровать и начал работать на заводе, пришли всесоюзные воры и выпили тост за твоего отца в проходной завода. Ты сын такого отца".

Я растерялся еще больше. Я понятия не имел обо всем этом. Мои одноклассники тоже не знали, а в то время и в том возрасте, представляете, что это для них значило? Это было единственное, о чем мы говорили в тот день. Сначала я не понимал, что происходит, я был в замешательстве".
Тогда все это было предметом гордости, и когда я это услышал, я тоже возгордился. Где-то до восьмого класса мы с друзьями часто упоминали имя Дази. Когда я стал немного старше и начал говорить об этом с отцом, я понял, что он не очень гордится своим прошлым. Не могу сказать, что ему было стыдно, но он хотел быть для меня образцовым отцом. Он не считал воровство хорошим примером.

Он всегда старался привить мне другие ценности - доброту, бескорыстие и интерес к учебе. Я и сам любил читать и писал стихи, поэтому я, естественно, пошел в другом направлении.

Он не гордился своим прошлым, несмотря на то, что не был простым и рядовым членом этого мира, он был выдающимся.
В юном возрасте «крестили» — ему было 19, когда он стал "вором в законе". А потом он ушел из этого мира по собственной инициативе. Подобное случается очень редко.
Все это произошло еще до моего рождения. Он тогда еще даже не женился. Он был старомоден и следовал старым традициям — у вора не должно быть семьи. Семья может быть слабым местом, полиция может использовать ее против вора.

Оказывается, очень важно, кто тебя «крестит». Моего отца крестил Чита Безуха. У него не было уха, его откусили в драке. В это время дядя моего отца, на 15-16 лет его старше, сидел в какой-то российской колонии. Ему рассказали, что только что в Ксани "крестили" очень перспективного вора Дази Берулаву. Его дядя рассмеялся, сказал: "А, вырос этот негодяй?" Он же его помнил маленьким. Эти его слова сочли обидными и из-за них его чуть не побили.

Моему отцу было 19 лет, а он уже был таким серьезным вором. Через 10 лет, когда он отбывал наказание, моя бабушка сказала: "Если ты не откажешься от этого дела, я объявлю голодовку". Отец тогда не обратил внимания на эти слова.
Коммунистическая эпоха и 90-е годы были эпохой подъема преступного мира в Грузии.

Ситуация резко изменилась после «революции роз» 2003 года.

Во время президентства Михаила Саакашвили правительство провозгласило главным приоритетом борьбу с организованной преступностью.

Для достижения этой цели была проведена полная реорганизация системы МВД. При этом по телевидению регулярно показывали, как арестовывают преступников в результате спецопераций.

В 2005 году в грузинском законодательстве впервые появилось понятие «вор в законе». Если человек признался, что у него есть этот статус, даже без совершения конкретного преступления, ему грозило от пяти до 10 лет лишения свободы. Этот закон основывался на "воровском кодексе", согласно которому "вор в законе" не имеет права отрицать своей статус, неважно, кто и при каких обстоятельствах задает ему этот вопрос.

В результате криминальных авторитетов фактически уже не осталось в Грузии – они либо покинули страну, либо оказались за решеткой. Причем они отбывали наказание в отдельном учреждении, лишенные привилегий и власти, имевшихся у них над другими осужденными в тюрьме. Контролером тюрьмы стала администрация, а не «блатные».

Однако у этой борьбы была и обратная сторона. Количество заключенных в стране возросло до рекордных значений, тюремная администрация прибегла к жестким методам контроля, включая насилие, бесчеловечное обращение и пытки.

После победы на парламентских выборах 2012 года партия «Грузинская мечта» первым делом объявила массовую амнистию. Больше половины заключенных покинули тюрьмы. Началась реформа пенитенциарной системы, закрывались тюрьмы, где заключенные содержались в нечеловеческих условиях. Положение с правами осужденных улучшилось. Однако и этот процесс имел свою оборотную сторону. Как только контроль администрации был ослаблен, влияние криминальных авторитетов в тюрьмах вновь усилилось.

Народный защитник Нино Ломджария особо отметила в годовом отчете за 2020 год, что «неформальное управление» в тюрьмах вызывает тревогу.
Лаша Берулава просматривает семейный альбом. Фото: Давид Пипиа
Бабушка взяла цепь, обернула вокруг пояса и проглотила ключ. Началась ее голодовка. Отец пытался остановить ее день-два, а когда понял, что бабушка сдаваться не собирается, сдался сам.

В Сухуми был ресторан «Амра». Там мой отец устроил встречу, так называемую «сходку», куда приехали серьезные воры из России, Украины и разных городов. Мой отец привез туда почти миллион рублей, так называемый "общак", сдал его и сказал: "Я ухожу ради моей мамы". Это решение все сочли достойным.

Отец начал работать электриком на заводе в Зугдиди. По сути, в 29 лет его жизнь началась заново. Он познакомился с моей мамой там же, на заводе, женился. Тогда и мы появились. Нас два брата и одна сестра. Я самый старший.

Тем не менее я иногда чувствовал некоторое благоговение соседей по отношению к нему. При том, что он был просто электриком. Сначала я не мог понять, почему он вызывает такой трепет у других. И вот только потом я все понял.
Еще я помню приходящих к нам странных мужчин в шляпах. Спустя годы они все еще приходили к отцу за советом. Я никогда не бывал с ними в ресторане. Он говорил нам остаться дома, а они говорили там.
Он был очень строгим, требовательным и не любил беспорядка и лжи. Не выносил, если я кого-нибудь в чем-нибудь обвинял. У него были свои правила. Я тоже следовал его правилам — все должно быть на своих местах.

Многие говорили о нем как о смелом и справедливом человеке. Он всегда и везде оказывался первым. Дома у него всегда была строительная каска. Однажды в округе случился пожар, и он тут же схватил каску и убежал. Потушил огонь, вывел людей. У него был талант принимать решения и действовать в сложных ситуациях.

Однажды девушка с нашей улицы вышла замуж. На свадьбу приехали преподаватели и профессора из Тбилиси. Один из профессоров был тамадой за свадебным столом, а мой отец его заместителем. В какой-то момент этот профессор спросил кого-то, какой университет закончил заместитель тамады. Ему сказали, что он был "вором в законе" в течение 10 лет. Оказывается, мой отец немного смутился и сказал: "Ответили бы ему, что я закончил филфак".
Лаша с братом на могиле отца. Фото: Давид Пипиа
Став взрослым, мне уже не составляло труда поговорить с ним на эту тему. Наверное, потому, что все это произошло еще до моего рождения, и он сам отказался от той жизни. Все это осталось легендой. Я был так горд тем, что он отказался от всего этого и полностью изменил свою жизнь.

У меня разрывается сердце, когда я думаю, сколько простых жизненных подробностей он не знал. Однажды он купил мне полусобранный велосипед. Тогда так продавались велосипеды, их нужно было собирать дома. Мой отец попробовал и собрал его. Удовлетворенный, я сел на велосипед и отправился на улицу. Когда мои друзья увидели меня, они стали смеяться: "Оцените, какой у него руль!". Оказалось, он прикрепил руль задом наперед. Откуда ему было знать? Кто катается на велосипеде в тюрьме?

Он умер в 2014 году в возрасте 74 лет. Я был в Тбилиси, меня не было рядом с ним. Мне очень тяжело вспоминать тот вечер. Мы были большими друзьями.

Он был очень счастлив, когда я начал работать на местном телеканале "Одиши". В то время только создавался этот канал, и нас все знали на улице. Он был очень горд, говорил: "Раньше говорили, что ты сын Дази, а теперь я стал твоим отцом".

  • Сын

    Зура Джишкариани, 37 лет, писатель.
    Сухуми
  • Отец

    Зураб Джишкариани
У меня очень плохие гены. Прадед был вором в законе, Амбако Джишкариани. Второй дедушка - убийца и грабитель банков. Еще один дедушка - хулиган и дезертир со Второй мировой войны. Все эти травмы, грабежи, убийства, преступность, наркомания - пришли ко мне через поколения.

У меня было фантастическое детство: разбросанные трупы, взорванные дома, отец - пьяница и наркоман, нищета и изгнание.

Тогда я не осознавал, что происходит. Думал, что нахожусь в напряженной игре, только вместо нескольких жизней, как там бывает, у меня была одна.

Мне было восемь лет, когда мы покинули Сухуми на корабле. Мой отец приехал через Кодори. Помню только главные моменты войны: горящий дом. Вы никогда не забудете дом, который разбомбили на ваших глазах.

Впрочем, я не уникален, через это прошло все мое поколение. И вот это поколение выходит на первый план в политике, искусстве и других сферах — поколение с посттравматическим стрессовым расстройством.
Наркотики определили личность моего отца. Криминальный авторитет в Сухуми прекрасно жил до начала войны. У него было громкое имя, он ходил "на разборки", встречался с ворами, занимался медициной, у него была очень красивая жена, словом, был в своей стихии. Его жизнь была полностью устроена.

Мое воспоминание из этой «выдуманной» жизни — мой отец, в синяках, с иглой в вене, умирающий. У него была передозировка, но он выжил. Я был свидетелем этого. Из глубокого детства я помню только это о своих отношениях с ним.

С учетом его криминальной жизни, он не должен был идти на войну. С воровским менталитетом на войну не пойдёшь - носишь форму и выполняешь приказы государства. Однако мой отец игнорировал это и все равно пошел воевать [грузино-абхазский конфликт в начале 1990-х].

Наш теплоход, на котором мы отправились из Сухуми, шел в Батуми, но оказался в Поти. И мы так и мы остались в Поти, и я закончил там школу. Отец уехал в Москву на год-два, потом приезжал к нам в гости на несколько месяцев.
Зура Джишкариани/ Из личного архива
Он научил меня многим вещам, которые ранили меня в сто раз больше. Он учил меня жить по своему разумению, смело и мужественно. Если тебя ударили один раз - ударь их пять раз.

Он знакомил меня, ребенка, с миром, находясь в бессознательном состоянии. Я познавал мир с подачи человека, постоянно находящегося в нетрезвом состоянии.

Среди этих занятий мама водила меня в театральный кружок и на фортепиано. Мы скрывали это от отца. "Все художники - педерасты", - говорил он.

Потом так получилось, что, следуя его примеру, я уже 16 лет наркоман. Я впервые попробовал, когда мне было 13. Я врывался в дома, изображал из себя "крутого". В общении с другими я называл, как заклинание, имена членов моей семьи - я сын такого-то или внук такого-то. В этом отношении 1990-е годы прошли для меня проще, чем для многих других.

Путь, который проложили для меня мои предки, прошел через джунгли и через стаи волков. И на этом пути если бы я сказал, что я сын или внук профессора или художника, мне бы ответили: "Да что ты из себя представляешь?"
Когда мне было около 15 лет, я сказал отцу, что хочу стать вором. Он меня посадил и говорил со мной в течение трех или четырех часов о том, почему я не должен этого делать.
С одной стороны, он научил меня всем волчьим законам - как бороться, как "договариваться", как уживаться и выживать. С другой стороны, он мне говорил, что наркоманы и преступники - страшные люди. Что мне придется провести остаток жизни в тюрьме и под полицейским прессом. Он говорил со мной серьезно и предупреждал, чтобы я не пошел неправильным путем.

Во мне тоже было как будто два мира. Я сказал ему, что хочу воровать - а через несколько месяцев я принял участие в конкурсе красоты. И выиграл. Все парни в округе, с кем я грабил дома, узнали об этом, но никто мне ничего не сказал. Отец, конечно, не знал.
Гиги Тевзадзе, философ:

Ничего подобного не бывало нигде в мире со времен монашеских орденов средневековья. Это было ноу-хау Советского Союза - как управлять обществом так, чтобы общество не замечало, что ты его контролируешь.

Изначально для контроля «лагерей» был введен институт воров. Не было достаточно людей, чтобы контролировать большое количество заключенных, и кто-то очень умный и очень злой придумал эту систему. Я думаю, что скорее Дзержинский ее автор, чем Сталин. Потому что Дзержинский вырос в католической семье и получил католическое образование. Создатель этой системы был явно знаком с католицизмом.

Позже, когда людей освободили из лагерей, вышли и воры. Снаружи они уже полностью превратились в механизм общественного контроля и, конечно же, находились в очень тесном контакте с властью, милицией, охраной. Их кодекс был романтичным, потому что запрещал существование собственности, существование семьи, признавал принципы, общие для всех.

Если ты был недоволен системой, то в советское время у тебя было два выхода - либо несогласие, либо воровство. Советское правительство всячески подталкивало вас к выбору второго варианта.

В Грузии всегда была большая оппозиция Советскому Союзу. Противостояние было массовым, многие были недовольны, особенно среди молодежи. И советское правительство приложило все усилия, чтобы эти люди стали не диссидентами, а ворами.

Путь инакомыслия был труден, нужно было быть интеллектуалом. И многие в Грузии выбрали этот путь мнимого сопротивления.

Позже, когда Советский Союз начал разваливаться, правительство ослабило контроль над "ворами в законе". И они начали трансформироваться в криминальные бизнесы.

После 1980-х "воры в законе" уже не были похожи на орден монахов, это были обычные преступные группировки, которые зарабатывали деньги и строили дворцы.

Сегодня этот институт существует как мафия, а не как институт "воров в законе" в старом понимании.
В конце концов, моя творческая натура взяла верх. Я пишу с восьми лет. Потом я увлекся театральными кружками и музыкой. И, наконец, понял, что меня интересует звездное небо.

Моя цель - чтобы моя плохая генетика закончилась на мне. Либо у меня вообще не будет детей, и этот ген так и умрет со мной, либо я произведу на свет и воспитаю здорового человека, чтобы разорвать этот порочный круг. Я многое узнал о том, как вырастить здорового ребенка.
Существует миф, что криминальные авторитеты круты, контролируют полгорода и живут интересной жизнью. На самом деле этот крутой парень боится каждый день, дома он невротик, жена для него всегда неправа и плохая, и дети растут невротиками.
В конце концов, этот контроль также является полной иллюзией. Вы не будете лучше лучших и всегда найдется кто-то, кто будет сильнее вас и съест вас. Эта сила может исчезнуть навсегда в одно мгновение.

Когда я создал свою первую музыкальную группу, я годами скрывал это от отца. Потому что когда он как-то услышал, что я играю музыку, он очень занервничал, но думал, что это скоро пройдет. Сначала у нас были конфликты, но потом мы сели и провели настоящую "воровскую разборку", как двое взрослых мужчин. Он объяснил свою точку зрения, я объяснил свою. И он, как начальник, дал мне разрешение. Сегодня он мой поклонник номер один. Он звонит мне и расспрашивает обо всем, все обо мне его интересует. Мы стали друзьями.
Я хожу к психотерапевту третий год, и два года из них мы говорим о моем отце. Он был кумиром для меня, и я также был очень зол на него. В 36 лет я понял, что он тоже просто обычный человек. И, наконец, год назад, я полюбил его таким, какой он есть.

Я медленно пришел к этому. Сначала мама прочитала мою статью, ей понравилось. Потом я написал книгу и получил награду - это было здорово.

Несмотря на мою наркозависимость, он увидел, что я могу приносить пользу и быть позитивной фигурой для общества. Это вызвало в нем перелом. Он понял, что я такой, каким он сам никогда не был.

Сегодня мой 27-й день чистоты. [Зура борется с наркозависимостью с помощью специальной реабилитационной программы - JAMnews].

  • Сын

    Басти Мгалоблишвили, 28 лет
    Журналист, кинокритик
    Чохатаури
  • Отец

    Каха Мгалоблишвили
У меня было самое обычное детство. Быть ребенком "криминального авторитета" не означает, что ваша жизнь особенная.

Людям часто кажется, что такая жизнь интересна и что-то в ней происходит. В моем случае было не так. У меня было тихое хорошее детство.

У меня были очень теплые отношения с отцом. Но у меня сложилось впечатление, что мы мало времени проводили вместе. Он нечасто бывал дома.
Я помню ночь, свет от его приближающейся машины и чувство радости, что приехал мой отец. В основном мы проводили время вместе в машине. Он отвозил меня в детский сад и забирал оттуда. Однажды, когда он меня забирал из детского сада, в машине меня ждала большая собака, это был подарок. Я был самым счастливым на свете. Однажды он даже принес домой для меня обезьяну.
Нас объединили животные и кино. Он привозил видеокассеты с новыми, тогда популярными фильмами - "Титаник", "Крестный отец", "Храброе сердце" и другими. Лучше всего я помню наши киносеансы.

С детства я понимал, что у людей к нему особое отношение. Это может быть невероятный гибрид, но это было похоже на гуманитарную миссию. Он мог внезапно уйти, чтобы раздобыть муки и еды для многодетной семьи. Или если кому-то понадобилось лекарство, мог тотчас же отправиться, чтобы принести его ему.

Так оно и действовало в условиях сломанной системы. Когда юстиция, социальная система или система здравоохранения нарушены, люди обретают легитимность для самостоятельного решения проблем, которые обычно должно решать государство.

Я и сегодня иногда встречаю в деревне людей, которые вспоминают его с большой теплотой. Если бы это было из-за страха, я бы, наверное, это почувствовал.
Мне было пять лет, когда его убили. Плач и крик разбудили меня. Я даже помню, какой сон мне приснился. Родственница взяла меня за руку и повела во двор. Было темно.
Потом мне сказали, что у соседа собака умерла. Вскоре я услышал, что моего отца убил человек с ружьем. Перед домом, в нашем дворе. Ему был 31 год.

У меня от отца осталась одна рубашка и бумажник, которым мама пользовалась после отца. Однажды, когда я подрос, мама решила подарить его мне. Я не ношу этот кошелек, боюсь потерять.
Записка от мамы: "Басти, это кошелек твоего отца. Много лет его носила я, теперь хочу, чтобы он был у тебя. Люблю".
Теперь я понимаю, что он мне говорил, когда мы сидели в машине. Он очень часто говорил со мной о чем-то совершенно для меня неизвестном — о студенческой жизни. Даже после его смерти все, что я слышал от других, было то, что мое будущее связано с образованием. Он не хотел, чтобы я оказался на улице.

К счастью, у меня у самого были совсем другие интересы. Я любил кино, литературу и музыку. И я встретил таких же друзей. Мы делились друг с другом альбомами и книгами. Тем временем у моих друзей в Гурии было необыкновенное чувство юмора, и я жил в удивительно позитивном мире. Зачем мне стоять где-то на улице, плевать и говорить на непонятные, неинтересные темы?

Тот мир связан с иерархией. Я никогда не стремился доминировать над другими. Но и было немыслимо, чтобы кто-то смотрел на меня свысока или говорил со мной грубо.

Однако, конечно, это была и привилегия, потому что в школе меня никто никогда не бил. Реально я именно в школе узнал, чьим сыном я был. Никто дома не объяснил мне всего этого.
Басти Мгалоблишвили/ Из личного архива
Я чувствовал особое отношение со стороны сверстников. Все мои конфликты на улице или во дворе решались.

Это вызывало у меня какие-то комплексы. Я сомневался в своих способностях. Я был сыном Кахи Мгалоблишвили. К тому же к этому прибавлялось сиротство, о котором при мне постоянно упоминали. И я не мог понять, в чем моя личная заслуга, а в чем заслуга отца, или мое сиротство.

Все это я преодолел, когда поступил в университет и должен был взаимодействовать с совершенно чужим обществом. Я начинал отношения с людьми в Тбилиси с чистого листа, никаких предубеждений не было. Я мог существовать сам, и больше не было контекста, чей я сын.

Я часто думал, что у нас, вероятно, было бы много разногласий с отцом по разным вопросам. Однако мне рассказали, что у него был очень любопытный и гибкий ум. Он любил кино, музыку и поэзию. Думаю, за это время он сумел бы меня понять. Все, кто знает меня, говорят мне, что он бы очень гордился мной. Ни он, ни кто-либо из окружающих его криминальных авторитетов не хотели, чтобы их дети пошли по пути отцов.
Теперь, если кто-то читает этот текст, кто все еще считает, что преступный путь - это правильный путь, я хотел бы задать один вопрос - если это правильный путь, то почему ни один отец не хочет, чтобы его ребенок пошел по тому же пути?
Мы нечасто об этом говорим. Но мы, подросшие дети криминальных авторитетов, должны рассказать людям, как все это есть на самом деле.

Особенно сейчас, когда перед нами стоит реальная опасность того, что институт улицы снова окрепнет. Ведь легитимность этому миру придавали разваленное состояние 1990-х и общественное признание. И если сейчас государственные системы не сработают, вполне возможно, что криминальные авторитеты снова вернутся.

К сожалению, в последние годы я вижу много рисков того, что это может случиться.

JAMnews
Текст: Марадия Цаава
видео Съемка / монтаж: Давид пипиа
редактор проекта: Софо Букиа
Made on
Tilda